«Мой герой просто заигрался»
Режиссер Алексей Красовский — о своем фильме «Коллектор» и российском психологическом кино. Беседовал Андрей Архангельский
Фильм "Коллектор" Алексея Красовского получил приз на фестивале в Карловых Варах. О ренессансе русского психологического кино "Огонек" поговорил с режиссером фильма
Герой "Коллектора" (Константин Хабенский), Артур, работает с крупными должниками: его метод — узнать о клиенте как можно больше подробностей из его жизни и давить на болевые точки. Ежедневные психологические атаки приводят к успешному результату, но однажды сам Артур попадает в сходную ситуацию: в Сети появляется скандальное видео с его участием. Теперь Артура атакуют другие — его же методами. За несколько часов, пока длится это противостояние, с героем происходит внутренний переворот. Фильм удостоен двух наград на "Кинотавре", а также поучил приз на фестивале в Карловых Варах
— В вашем фильме многое, если не все, завязано на одном актере. Как вам удалось уговорить Хабенского?
— Я его особо не уговаривал. Когда у нас появился бюджет на съемки, я отправил Константину сценарий. Через день или два он прочитал и предложил встретиться. Мы обсудили узловые моменты, поняли, что собираемся двигаться в одном направлении, понимаем друг друга одинаково. Дальше все разворачивалось довольно быстро.
— Вероятно, Хабенский согласился по той же причине, по которой звезды Голливуда соглашаются сыграть в независимом проекте, где-нибудь на Бродвее, чтобы не растерять актерских навыков.
— Я каждый раз тушуюсь, когда мне предлагают интерпретировать решение Константина Хабенского. Мне хотелось бы думать, что да, именно по этой причине он согласился. Но такой ответ будет расценен как раздутое самомнение режиссера. Конечно, я мечтал, чтобы в главной роли был большой актер, который приковал бы к себе внимание. У Константина был, я думаю, встречный интерес, он до этого сделал моноспектакль "Контрабас" в театре, и роль в "Коллекторе" была для него в своем роде симметричной. Там — моноспектакль, здесь — монофильм. Разница в том что в театре у вас как актера есть поддержка зрителя, в кино с этим сложнее. Кажется, сейчас я нечаянно процитировал его ответ на один из таких вопросов.
— У нас такого психологического кино вообще не было лет 20. Самая близкая аналогия — единственный телефильм Михалкова "Без свидетелей" (1984). Тоже замкнутое пространство, комната на двоих, и решается моральный вопрос. Но там, по крайней мере, двое. А у вас в кадре фактически разговор с самим собой. Вам не кажется, что у нас уже нет массового зрителя, способного такое кино понять?
— Если сильно не углубляться, то на поверхности у нас довольно популярный жанр — триллер: человека загнали в угол, обвиняют в преступлении, времени, чтобы доказать невиновность, мало, поэтому надо действовать быстро, к тому же Артур, может быть, действительно виноват, словом, в фильме есть масса загадок, над которыми можно поломать голову в зрительном зале. Приставка "психологический" отвалилась не случайно, чтобы лишний раз не спугнуть, но со временем — я верю — она вернется. Наш зритель такими фильмами не избалован, поэтому вряд ли можно назвать точную цифру: сколько у нас потребителей психологического кино. Тут ведь есть и другая, для нас более важная проблема: как донести такую картину до зрителя? Потому что снять ее, как видите, не так сложно, нам понадобилось всего семь дней. До "Коллектора" я делал детективный сериал "Откровения", в котором было два актера и одно место действия. Сериал снимался по заказу телеканала "Звезда", хотя их зритель больше привык смотреть военно-патриотические фильмы. Но руководство канала тогда не побоялось рискнуть и повернуться в сторону эксперимента, которого тогда еще не было на российском ТВ. Сейчас не боятся рискнуть наши прокатчик и дистрибутор, которые прилагают максимум усилий, чтобы мы со зрителем друг друга нашли.
— Отсутствие настоящего конфликта, сложности характеров — ахилессова пята нашего кино. В вашем герое много всего намешано — и доброго, и злого, поэтому мы верим в его существование.
— Самое удивительное, что не только зрители "Кинотавра", но и зрители Карловых Вар задавали примерно один и тот же вопрос: герой все-таки плохой или хороший? Многим хотелось услышать однозначный ответ, чтобы мы определились: его можно жалеть или нельзя? Любопытно, в какой момент вдруг стали бояться амбивалентных героев? В современных сериалах герои давно уже такие, там нет персонажей строго положительных или отрицательных. А вот из современного кино амбивалентный персонаж куда-то исчез. Но приходится констатировать: сложные герои ушли в сериалы...
— А простые — в кино.
— Да. И это печально. Придумывать таких героев, играть их, сопереживать им, на мой взгляд, безумно интересно, они дают богатую почву для размышлений. Как зритель я легко могу наслаждаться поступками самых циничных и подлых людей, особенно если они изобретательны в своем коварстве. Даже если они выглядят святыми на первый взгляд, это не значит, что по выходным они не имеют права оторваться на всю катушку. Ужасно сложно заставить вас полюбить отъявленного негодяя, причем так, чтобы вы не испытывали никаких угрызений совести, мы же понимаем, что это художественное произведение, здесь можно не стесняться в выражении чувств... Несмотря на название, для меня эта история могла произойти не только с коллектором, род деятельности здесь не важен абсолютно. Сегодня затравить могут любого, ненависть будто витает в воздухе, и даже человек, наделенный властью, не защищен, чего уж говорить о простых людях... Которых, я опять повторюсь, все равно нужно изображать в кино сложными.
— Собственно говоря, героев в фильме двое. Один — главный герой, а второй — коллективный: это бесконечные телефонные разговоры. Они создают своеобразную новую реальность: мы в основном все там и живем — в разговорах, порой никогда не зная даже, как выглядит наш собеседник. Новая медиареальность и связывает, и одновременно отчуждает.
— Мне тоже, с одной стороны, нравится эта возможность: достаточно пролистать чужую страницу в соцсети, увидеть фотографии, посты, лайки и вот ты уже знаешь: с этим человеком ни в коем случае нельзя вместе работать, а с этим обсуждать серьезные вещи. Нам порой некогда найти час, чтобы встретиться с родственником, но почему-то не жалко убить вечер на обсуждение чужого поступка, никак не касающегося нас лично. Консолидация вокруг негативной и часто непроверенной информации происходит моментальная, и это все ужасно заразительно, захватывающе, страсти кипят сильней, чем в кино. А если во главе толпы есть какой-нибудь блогер-тысячник, способный направить массовый гнев в нужное русло, все это может растянуться на несколько дней, пока не появится новый герой и все бросятся обсуждать его... В виртуальной реальности легко потеряться и очень трудно остаться наедине с самим собой, вас постоянно пытаются куда-то увлечь.
— Ваш герой ведь совершенно одинок — вот что он обнаруживает.
— Не сразу, конечно, но да, это печальное для него открытие. Нам часто кажется, что если у нас разрывается телефон, значит, мы востребованы, очень нужны. Но порой когда тебя донимают, стучатся, интересуются твоим мнением,— это вовсе не значит, что это мнение действительно кому-нибудь важно. Людям просто нужно утвердиться в своих оценках или сверить впечатления. Наш герой долго пребывал в такой иллюзии, ощущал себя царем горы, пока с нее не рухнул. Для него прозрение наступило слишком поздно.
— Казалось бы, у вашего фильма — успех, значит, должны быть какие-то новые интересные предложения.
— За время проведения "Кинотавра" ко мне подошел только один незнакомый продюсер, начавший знакомство с фразы: "Обычно я к режиссерам не подхожу". И он не важничал, это чистая правда: российский кинофестиваль — не площадка для деловых встреч, отборщики могут нащупать интересные тенденции, жюри может отметить лучших, но на индустрии это никак не сказывается. Успех или поражение ты ощущаешь, когда видишь зрителей, их живую реакцию. Если в Сочи народ собирается, чтобы увидеть знаменитость, фестивальным фильмам там предпочтут бесплатный показ на открытой площадке, в Карловых Варах вы видите подлинных синефилов: чтобы попасть на фильм, они готовы спать прямо на лестнице перед залом. В кинотеатры даже на фильмы дебютантов стоят огромные очереди, и в конце после просмотра вам задают десятки разных вопросов, им все это искренне интересно. Все новые предложения в России похожи на ремейки старых: "Вы знаете, на НТВ изменился климат, теперь туда тоже можно посылать приличные сериалы, давайте снимем один". В этом смысле иностранные коллеги более участливы и любопытны, они сперва хотят узнать, что интересно вам, какие у вас еще есть идеи или сценарии. Такое внимание, конечно, подкупает сильнее, не говоря уже о том, что голливудский продюсер, когда посмотрит ваш фильм, не скупится на комплименты. Я, конечно, понимаю, что в ряде случаев это всего лишь фигура речи, формальность. Но в Сочи после каждого второго поздравления обязательно шла какая-нибудь язвительная шутка вроде: "Поздравляю с прокатчиком, не представляю только, как он будет продвигать ваше кино". Пока мы не победим эту провинциальность и закомплексованность, ничего не изменится.
— Самый, вероятно, важный моральный итог вашего фильма — человеческое в нас просыпается только на грани, на краю пропасти.
— Мне хочется думать, что такие перемены могут произойти даже с совершенно ужасным человеком, оказавшимся на краю... Правда, нам не всегда везет стать свидетелями таких метаморфоз, злодеям ужасно везет с иммунитетом. А если серьезно, то, пожалуй, самые важные решения в жизни лучше все-таки принимать в спокойной обстановке, трезво оценивая ситуацию. Только я не уверен, что, если снять о таком тихом выборе правдивое кино, оно будет кому-нибудь интересно.
Зрители задавали один и тот же вопрос: герой все-таки плохой или хороший? Многим хотелось услышать однозначный ответ, чтобы мы определились: его можно жалеть или нельзя?
— Ваш герой выдуман или у него были какие-то прототипы?
— Нет, я не опирался на какой-то конкретный тип или личность. Хотя в жизни часто встречался с удивительными людьми, достойными воплощения на экране. Но обычно я предпочитаю придумывать своих героев, чтобы они получились интереснее, умнее, чем я или какие-то реальные люди. Максимум, что можно взять "на прокат", это речевые характеристики, узнаваемые детали биографии...
— Кстати, что за кошмар у нас в кино и в сериалах с диалогами? Почему все герои говорят как куклы, как неживые?
— Можно я немного переформулирую вопрос, потому что ругать коллег мне не очень удобно: что нужно сделать, чтобы герои говорили как живые люди, да? Наверное, чаще выходить на улицу, слушать живую речь, записывать на будущее, не стесняться заводить знакомства, бросаться на новых людей, открывать для себя что-то новое. До того как связаться с кино, я поменял десяток профессий, был хирургом, журналистом, охранником, официантом, сторожем, радистом был на турбазе, диджеем и тамадой...
— Это все в 1990-е, да?
— В основном да. В то время профессии можно было менять как перчатки, на одном месте трудно было засидеться: или работа кончалась, или ваше терпение.
— Но из врачей в сценаристы — это слишком резкий разворот. Врачом становятся по призванию, долго учатся...
— Не всегда. В юности ты просто воспринимаешь многое как вызов: когда тебе говорят, "ты туда ни за что не поступишь, там 20 человек на место", моментально просыпается мальчишеский азарт: а вот поступлю, увидите, и через несколько лет выходишь хирургом. Мне все это ужасно нравилось, я пять лет с удовольствием принимал больных, делал разные операции, но параллельно начал работать на телевидении, писал сценарии для передач. Потом в какой-то момент понимаешь, что невозможно совмещать эти профессии, и приходится делать выбор в пользу той работы, которая увлекает сильнее, в которой ты не застаиваешься.
— Профессия официанта тоже дает обширное представление об обществе...
— Ресторан — идеальное место, чтобы научиться писать диалоги! Вы каждый день встречаете новых клиентов и очень быстро понимаете, что самое страшное в драматургии, это стереотип, ложное представление о том, "как обычно говорят люди той или иной профессии". Воображая себе, например, проститутку, сценарист решает, что она непременно должна аляповато выглядеть, слегка материться, вести себя вульгарно... Хотя проститутка может волею судеб оказаться...
— ...с высшим филологическим образованием.
— Совершенно верно. Только ломая стереотипы, мы еще можем кого-то удивить. Еще я мечтаю, чтобы у нас изменилось отношение к короткометражному кино, которое воспринимается как дипломное, на него смотрят со нисхождением, прощая грехи. Но если появится способ конвертировать вложения в такой формат, появятся новые площадки доставки таких фильмов, тогда авторы смогут расправить плечи, рассказать о том, что действительно их волнует, вот тогда мы снова и увидим живых героев, и услышим живую речь.
— Была традиция советского психологического кино. Почему при всей любви к советскому у нас этот жанр не получил продолжения? Кино морального беспокойства?
— Для меня это тоже необъяснимо. Я сам вырос на советском кино, в детстве часами проводил время у телевизора, поэтому считаю себя если не наследником, то законным его правообладателем. Попробуем возродить этот жанр, что нам еще остается?
— Но люди-то поменялись с той поры. Появился новый человек. И уже с ним нужно разбираться.
— Гаджеты появились, а люди, я думаю, остались все те же. Смотрите: снова кто-то голосует за Сталина, собирают деньги ему на памятник, несут куда-то цветы. Это же не только старики все делают, много и молодых, которые могут легко дотянуться до фактов, узнать правду. Учителя вдруг заговорили с детьми на канцелярите, учебники эти невозможные кто-то стал писать. Это скучное поколение воспроизводится вновь и вновь. Возможно, новые люди тоже появляются, но чтобы увидеть их, нужно пробраться через эту толпу.
— Дополнительную интригу создает то, что у вашего героя вполне интеллигентные манеры и речь. Откуда он? Из какой семьи?
— Я думаю, что с родителями ему повезло, а с друзьями и работой не очень. Он интеллигент, который просто заигрался во все это. Нашел себя здесь — а потом заигрался.
Наверх
