Роман Бевзенко. Рекомендую к прочтению.
О четырех "красивых" абзацах // Гражданская коллегия Верховного суда на путях единообразия судебной практики
Признаться, я не слежу специально за практикой гражданской коллегии Верховного суда.
У них очень, очень интересные по своей фактуре дела; но разрешают они их может быть и правильно (с точки зрения справедливого решения конкретного казуса), но пишут свои определения настолько пресно, скучно и не интересно (обычно - это 4-5 страниц текста, 3 страницы которого занимает пересказ дела, 1,5 - цитаты норм законов, а собственно правовых рассуждений - в лучшем случае пара абзацев), что я не считаю это чтение эффективной тратой времени.
Бывает, попадаются интересные определения (мне, например, очень нравится то, что пишет судья Романовский), но это - скорее исключение из правил.
Я как-то немного похулиганил, представив, как можно было бы разворачивать аргументацию в тех спорах, которые рассматривает коллегия, но, наверное, я не доживу до момента, когда наш верховный суд будет выдавать что-то похожее.
Но вот мой неунывающий друг и коллега Артем Карапетов все же пытается искать какие-то смыслы в этих определениях, и когда даже он не преуспевает, то он обращается к коллективному разуму Фейсбука.
Так произошло и в случае с делом КГД ВС РФ №5-КГ17-52 (судьи Горшков, Гетман, Киселев) от 25 апреля 2017 года.
О чем это дело? (описание заимствовано из блога Артема)
Банк потребовал от поручителей и залогодателей погашения долга должника. При этом иск он предъявил к ним после того, как должник ликвидирован в ходе конкурсного производства. По идее согласно ГК [который воспроизвел практику ВАС РФ - Р.Б.], если кредитор не успел заявить иск к обеспечителям до ликвидации основного должника, поручительство и залог прекращаются. Но в этом деле нижестоящие суды удовлетворили иск, увидев признаки злоупотребления правом в действиях самого заемщика (тот перед банкротством сменил название, видимо, чтобы кредитор не заметил информацию о начале банкротства). ВС РФ не согласился с судами, посчитав, что злоупотребление не доказано. Казалось бы ну не доказано, так не доказано. Но ВС в качестве обоснования в акте указывает ещё и следующее:
"Вместе с тем, природа обеспечительных обязательств состоит в том, что кредитор, должник и гарантирующее лицо заранее осознают возможность неисполнения должником основного обязательства. Поэтому, выдавая обеспечение, поручитель (или залогодатель) принимает на себя все риски неисправности должника, в том числе связанные с банкротством последнего.
С целью оградить себя от невозможности исполнения должником возложенных на него обязательств кредитор использует различные правовые механизмы. Одним из таких механизмов является заключение с третьими лицами обеспечительных сделок, страхующих кредитора от риска неоплатности должника. Поэтому освобождение в подобной ситуации поручителя (залогодателя) от ответственности противоречило бы самому смыслу обеспечительного обязательства как установленного на случай невозврата полученного блага.
В связи с этим для применения положений пп. 1 п. 1 ст. 352 и п. 1 ст. 367 Гражданского кодекса Российской Федерации предусмотренные данными нормами случаи прекращения основного обязательства должны, по общему правилу, охватываться волей действующего добросовестно и разумно кредитора.
Отсутствие воли кредитора на изменение (или прекращение) основного обязательства ведет к ослаблению свойства акцессорности поручительства и залога (имущества третьего лица), обеспечение должно считаться сохранившимся".
Далее Артем Георгиевич вопрошает:
Что все это значит? Получается, взыскать с обеспечителей долг можно не потому, что обеспечительное обязательство не прекратилось в связи со злоупотреблением правом, а потому, что обеспечение при ликвидации должника без ведома кредитора вовсе не прекращается. Это если так истолковать фразу про "не охватываются волей кредитора". Возникает мысль, что ВС имеет в виду вовсе отменить действие п. 1 ст. 367 и пп. 1 п. 1 ст. 352 ГК для случаев ликвидации должника без ведома кредитора.
Или это просто пример бессмысленного словоупотребления?
Мне все эти рассуждения про ослабление акцессорности и сохранение обеспечения показались странно знакомыми, а потом я вспомнил, что именно эти четыре абзаца я когда-то читал в другом определении коллегии верховного суда, на этот раз - по экономическим спорам.
И действительно, порыскав по справочно-поисковой системе, я обнаружил, что эти абзацы, которые смутили АГ, были скопированы из дела коллегии по экономическим спорам от 14 июня 2016 г. № 308-ЭС16-1443 (судья Букина).
Но там это совершенно уместные фразы, так как в том деле обсуждался вопрос о сохранении поручительства при заключении мирового соглашения в банкротстве, причем при достижении условий мирового соглашения часть обязательств должника была изменена! И поручитель настаивал на том, что его поручительство в связи с этим прекратилось. Коллегия же по экономическим спорам (совершенно справедливо!) сказала, что нет, поручительство должно сохраняться, так как ... (и далее те самые четыре абзаца).
А вот в деле гражданской коллегии, о котором идет речь, фактура совсем другая.
Здесь обсуждается хитрая ликвидация должника, за которой, видимо, не уследил банк. Хитрая - так как должник изменил название и поэтому банк не мог проследить по публикациям о банкротстве, что дело о банкротстве должника возбуждено (довод совершенно беззубый, потому что, насколько я знаю, следить за банкротствами можно не по названию, а по ИНН или ОГРН).
И здесь казус надо было решать - если, конечно, его надо было бы так решать, в чем я совершенно не уверен, - через то, что должник умышленно скрыл банкротство от кредитора, а поручитель должен [по каким-то соображениям политико-правового характера, например, аффилированность и проч.] нести на себе риск такого поведения должника (но это, как выражается один популярный ютьюб-блоггер, не точно!). Я не уверен в правильности такого решения и не готов его обсуждать здесь и сейчас, но возможно в нем есть рациональное зерно.
Мои основные претензии заключаются в том, что судья (или помощник судьи), готовивший текст определения, решил вставить в него красивые фразы. Вставил. Но получилось настолько не в тему, что десяток не самых плохих юристов в этой стране ломала голову, как же такое может быть, что прекращение обязательства ликвидацией должника "должно охватываться волей кредитора"!
Вот уж воистину тот самый случай, когда лучше промолчать, чем пытаться скопировать чужие красивые мотивировки из другого дела к месту и не к месту.
Ну и последний вопрос.
Почему при копировании в текст определения фраз, принадлежащих другому судье (в данном случае - судье Букиной), не делается ссылка на источник? Разве это не плагиат? Разве за это не лишают ученых степеней в научном мире, а юристы, которые занимаются этим, не становятся нерукопожатными? Почему то, что принято в мире ученых юристов - стандарт добросовестности при цитировании, не должно распространяться на судей?! Неужели людям, написавшим разбираемое определение, было сложно сослаться на определение своих же коллег, из которого они заимствовали эти несчатных четыре абзаца, показавшихся им такими красивыми?!
Или с точки зрения судей верховного суда России кочевание одних и тех же фраз из одного определения в другое это и есть то самое пресловутое "единообразие судебной практики"?
Если да, то мне искренне горько, что эта благородная и добрая идея была так сильно искажена...
Наверх
